То, что Её Величество вызвала Стрёмберга без предупреждения, да еще и посреди обеденного перерыва могло означать только одно – Королева весьма и весьма не в духе.
“Из-за письма этим руманским социалистам, что ли? Видит небо, не стоило мне напрямую набрасываться на них, она этого жутко не любит”, – думал он, идя по коридорам королевского дворца, -- “Надо было гонцу, чтоб его, сперва нам нести ответ, а не ей. Ладно, в такой ситуации главное, -- это начать с комплимента, чтобы разрядить обстановку. А там посмотрим по ситуации.”
Он вошел в кабинет Её Величества и закрыл за собой дверь. Моуд задумчиво вертела в руке лист бумаги. Министр заметил, что на ней новое красное платье.
-- У вас прекрасное платье, -- с улыбкой начал он, -- Оно очень вам идет.
-- Йорген, -- она сердито повернулась к нему, всем своим видом показывая, что комплимент, сказаный им, был сказан крайне некстати, -- Потрудись объяснить, что это такое!
Она отдала ему лист бумаги. Это действительно было письмо в Руманию, вернее, его дубликат.
-- Кто-ж так общается с иностранными державами?
-- Ваше величество, я…
-- И после такого вы еще имеете совесть говорить, что мы – нейтральное государство!
-- Но позвольте, -- воскликнул Йорген, -- Ведь это всего лишь социалисты, а социалисты для нас то же самое, что авантюристы. Вы же сами говорили, что не разделяете социалистических идей…
-- Пусть так, -- проговорила Моуд, закрывая ладонью лицо, -- Пусть со многим из того, что эти социалисты пишут, я и вправду не согласна, но ведь перед нами не просто очередные бандиты. Они -- легитимная власть, а не какие-то тролльхольмские смутьяны. Они представляют единственную законную на территории румании власть, а значит, в переписке с ними вы
обязаны соблюдать субординацию!
-- Пожалуй, -- Йорген решил начать тактическое отступление, -- Но ведь…
-- Сегодня, -- она взяла еще один лист, на этот раз, с печатью Руманской Почтовой Службы и резко положила его перед Стрёмбергом на стол, -- Мне пришел ответ. Совершенно справедливо они указали вам на то, что вы слишком резко высказываетесь в отношении этих людей. Вы же министр иноземных дел! Ладно, Ульфланд иногда пишет подобный бред, он – человек служилый, и ему плохо даются переговоры.
-- А при чем тут Ульфланд?
-- Он, не дожидаясь меня, тоже отправил письмо. Но уже в Конгор местному императору. Я прочитала его и чуть в обморок не упала.
-- Постойте, -- Йорген тоже читал это письмо, -- Но ведь он же все правильно указал.
-- Пусть этот Аслетими и груб, как сапожник, но мы не должны опускаться на уровень таких, как он. А теперь письмо уже где-то в океане, на почтовом корабле. Поди, перехвати его теперь. Что, если Император Оливер его прочитает и сгоряча войну нам объявит?
-- Спокойно, Ваше Величество, он не настолько глуп…
-- Так, подождите, я что-то отвлеклась. Я еще с Руманией не закончила. Так вот, к тому же, Румания от нас слишком далеко. Мы до недавнего времени вообще не имели представления о том, что там происходит. Вы не знаете, в каких условиях там произошла революция, кто ее устроил и по какому поводу народ восстал. Вы хоть в курсе,
почему они свергли короля?
-- Разумеется, но…
-- А теперь еще раз прочитайте, что вы тут написали. Вы своими словами, может быть, нанесли этим людям такое оскорбление, что они вообще откажутся с нами в будущем взаимодействовать!
-- Ну, это вряд ли. Совсем уж до крайностей…
-- А вот не зарекайтесь, прошу вас. Вы своими словами нанесли непоправимый удар репутации Эстервальда!
-- Но, это же… революционеры…
-- Вы хотите сказать, что они, свергнув своих королей, совершили преступление против Бога?
Стрёмберг замялся.
-- Да, -- наконец, проговорил он.
-- А не вы ли во время Первой Революции в Кристианборге отдали приказ раздать людям в районе Норрмальм оружие?
“Так, похоже, будет наступать на больные мозоли. Ладно, надо побыстрее отступать”, -- подумал Стрёмберг, а вслух сказал:
-- Но ведь если бы мы не открыли двери складов, народ бы растерзал нас.
-- А согласно той логике, которую вы изложили в этом письме, вы тоже совершили преступление против неба.
-- Но я же искупил его, служа Вам…
-- А теперь представьте, что нам пишет какой-нибудь император, который напрямую заявляет, что вы – не министр иноземных дел, а преступник, и что власть, которой он пишет, тоже преступна. Он не желает вникать, как и почему вы это сделали, искупили ли вы вину или нет. Вы в его глазах были и останетесь преступнком просто пот ому, что он так решил. Приятно такое слышать, так или нет?!!
Моуд запнулась и на некоторое время перестала говорить, пытаясь отдышаться.
-- И что – сказала она наконец, -- вы скажете в свое оправдание?
-- Я принимаю вину на себя, Ваше Величество, -- Стрёмберг окончательно оставил попытки что-то ей возразить, -- В следующий раз я не допущу этих ошибок.
-- Следующего раза не будет! Отныне я беру на себя переписку с социалистическими государствами. Не умеете вы находить общий язык с революционерами.
-- Чтобы королева переписывалась с революционерами, -- Он не на шутку перепугался, -- Как же так? От нас же все государства мира отвернутся!
-- Еще посмотрим, кто от кого отвернется. Тем более, пока он ничего не совершили такого, что могло бы навредить как нам, так и другим государствам.
“Плохо дело, -- подумал он, -- такими темпами она нас в пропасть заведет. А, ладно, пускай порезвится. Если слишком будет увлекаться этим социализмом, по вежливому посадим ее на свое место. В конце концов, Сейм на то и нужен, чтобы сдерживать королевский аппетит”.
-- Что-ж, -- выпрямился он, -- Ваша воля. Если что, мы в любом случае дадим совет.
-- В этом пока нет необходимости, -- отрезала Королева, -- вы уже достаточно сделали, чтобы я лишний раз убедилась в том, что не умеете соблюдать субординацию.
-- Виноват, Ваше Величество.
-- На сегодня все. Можете идти.
-- Как прикажете.
Как только дверь за ним захлопнулась, Моуд откинулась на спинку кресла и тяжело вздохнула.
-- Что-ж, -- произнесла она, доставая чистый лист бумаги и пододвигая чернильницу ближе, -- Придется объясняться. Я, хоть и чересчур высокопоставленная персона, чтобы перед революционерами заискивать, но то, что Стрёмберг нагрубил – это нехорошо. Извиняться надо. Но в меру. Мы же не варвары какие-нибудь.
